Неточные совпадения
Не глянул, как ни пробовал,
Какие рожи страшные
Ни корчил мужичок:
—
Свернула мне медведица
Маненичко скулу! —
«А ты
с другой померяйся,
Подставь ей щеку правую —
Поправит…» — Посмеялися,
Однако поднесли.
Возьмем в пример несчастный дом, каковых множество, где жена не имеет никакой сердечной дружбы к мужу, ни он к жене доверенности; где каждый
с своей стороны
своротили с пути добродетели.
Вот мы и
свернули налево и кое-как, после многих хлопот, добрались до скудного приюта, состоящего из двух саклей, сложенных из плит и булыжника и обведенных такою же стеною; оборванные хозяева приняли нас радушно. Я после узнал, что правительство им платит и кормит их
с условием, чтоб они принимали путешественников, застигнутых бурею.
— Ваше благородие, — сказал наконец один, — ведь мы нынче до Коби не доедем; не прикажете ли, покамест можно,
своротить налево? Вон там что-то на косогоре чернеется — верно, сакли: там всегда-с проезжающие останавливаются в погоду; они говорят, что проведут, если дадите на водку, — прибавил он, указывая на осетина.
Герои наши видели много бумаги, и черновой и белой, наклонившиеся головы, широкие затылки, фраки, сертуки губернского покроя и даже просто какую-то светло-серую куртку, отделившуюся весьма резко, которая,
своротив голову набок и положив ее почти на самую бумагу, выписывала бойко и замашисто какой-нибудь протокол об оттяганье земли или описке имения, захваченного каким-нибудь мирным помещиком, покойно доживающим век свой под судом, нажившим себе и детей и внуков под его покровом, да слышались урывками короткие выражения, произносимые хриплым голосом: «Одолжите, Федосей Федосеевич, дельце за № 368!» — «Вы всегда куда-нибудь затаскаете пробку
с казенной чернильницы!» Иногда голос более величавый, без сомнения одного из начальников, раздавался повелительно: «На, перепиши! а не то снимут сапоги и просидишь ты у меня шесть суток не евши».
Все, не исключая и самого кучера, опомнились и очнулись только тогда, когда на них наскакала коляска
с шестериком коней и почти над головами их раздалися крик сидевших в коляске дам, брань и угрозы чужого кучера: «Ах ты мошенник эдакой; ведь я тебе кричал в голос:
сворачивай, ворона, направо!
Между тем Чичиков стал примечать, что бричка качалась на все стороны и наделяла его пресильными толчками; это дало ему почувствовать, что они
своротили с дороги и, вероятно, тащились по взбороненному полю. Селифан, казалось, сам смекнул, но не говорил ни слова.
Он так привык теряться в этом,
Что чуть
с ума не
своротилИли не сделался поэтом.
Признаться: то-то б одолжил!
А точно: силой магнетизма
Стихов российских механизма
Едва в то время не постиг
Мой бестолковый ученик.
Как походил он на поэта,
Когда в углу сидел один,
И перед ним пылал камин,
И он мурлыкал: Benedetta
Иль Idol mio и ронял
В огонь то туфлю, то журнал.
Евдоксия
свернула папироску своими побуревшими от табаку пальцами, провела по ней языком, пососала ее и закурила. Вошла прислужница
с подносом.
Самгин увидел Никонову человеком типа Тани Куликовой, одним из тех людей, которые механически делают какое-нибудь маленькое дело, делают потому, что бездарны, слабовольны и не могут
свернуть с тропинки, куда их толкнули сильные люди или неудачно сложившиеся обстоятельства.
И, как всякий человек в темноте, Самгин
с неприятной остротою ощущал свою реальность. Люди шли очень быстро, небольшими группами, и, должно быть, одни из них знали, куда они идут, другие шли, как заплутавшиеся, — уже раза два Самгин заметил, что,
свернув за угол в переулок, они тотчас возвращались назад. Он тоже невольно следовал их примеру. Его обогнала небольшая группа, человек пять; один из них курил, папироса вспыхивала часто, как бы в такт шагам; женский голос спросил тоном обиды...
— А голубям — башки
свернуть. Зажарить. Нет, — в самом деле, — угрюмо продолжал Безбедов. — До самоубийства дойти можно. Вы идете лесом или — все равно — полем, ночь, темнота, на земле, под ногами, какие-то шишки. Кругом — чертовщина: революции, экспроприации, виселицы, и… вообще — деваться некуда! Нужно, чтоб пред вами что-то светилось. Пусть даже и не светится, а просто: существует. Да — черт
с ней — пусть и не существует, а выдумано, вот — чертей выдумали, а верят, что они есть.
«Вероятно, Уповаева хоронят», — сообразил он,
свернул в переулок и пошел куда-то вниз, где переулок замыкала горбатая зеленая крыша церкви
с тремя главами над нею. К ней опускались два ряда приземистых, пузатых домиков, накрытых толстыми шапками снега. Самгин нашел, что они имеют некоторое сходство
с людьми в шубах, а окна и двери домов похожи на карманы. Толстый слой серой, холодной скуки висел над городом. Издали доплывало унылое пение церковного хора.
Самгин сконфуженно вытер глаза, ускорил шаг и
свернул в одну из улиц Кунавина, сплошь занятую публичными домами. Почти в каждом окне, чередуясь
с трехцветными полосами флагов, торчали полуодетые женщины, показывая голые плечи, груди, цинически перекликаясь из окна в окно. И, кроме флагов, все в улице было так обычно, как будто ничего не случилось, а царь и восторг народа — сон.
Самгин видел десятки рук, поднятых вверх, дергавших лошадей за повода, солдат за руки, за шинели, одного тащили за ноги
с обоих боков лошади, это удерживало его в седле, он кричал, страшно вытаращив глаза,
свернув голову направо; еще один, наклонясь вперед, вцепился в гриву своей лошади, и ее вели куда-то, а четверых солдат уже не было видно.
Самгин встал, тихонько пошел вдоль забора,
свернул за угол, — на тумбе сидел человек
с разбитым лицом, плевал и сморкался красными шлепками.
Для того, чтоб попасть домой, Самгин должен был пересечь улицу, по которой шли союзники, но, когда он хотел
свернуть в другой переулок — встречу ему из-за угла вышел, широко шагая, Яков Злобин
с фуражкой в руке,
с распухшим лицом и пьяными глазами; размахнув руки, как бы желая обнять Самгина, он преградил ему путь, говоря негромко, удивленно...
Ямщик покорно
свернул, уступив им дорогу, а какой-то бородатый человек, без фуражки,
с ремешком на голове и бубном в руках, ударив в бубен кулаком, закричал Самгину...
В ту же минуту из ресторана вышел Стратонов, за ним — группа солидных людей окружила, столкнула Самгина
с панели, он подчинился ее благодушному насилию и пошел, решив
свернуть в одну из боковых улиц. Но из-за углов тоже выходили кучки людей, вольно и невольно вклинивались в толпу, затискивали Самгина в средину ее и кричали в уши ему — ура! Кричали не очень единодушно и даже как-то осторожно.
— Махорку курить нельзя здесь? — тихонько спросил он Клима; Самгин предложил ему отойти к окну, открытому в сад, и сам отошел
с ним. Там, вынув из кармана кисет, бумагу, Иноков
свернул собачью ножку, закурил, помахал в воздухе спичкой, гася ее, и сказал со вздохом...
А когда он пригрозил, что позовет полицейского, она, круто
свернув с панели, не спеша и какой-то размышляющей походкой перешла мостовую и скрылась за монументом Екатерины Великой. Самгин подумал, что монумент похож на царь-колокол, а Петербург не похож на русский город.
Там он привык служить, не стесняя своих движений ничем, около массивных вещей: обращался все больше
с здоровыми и солидными инструментами, как то:
с лопатой, ломом, железными дверными скобками и такими стульями, которых
с места не
своротишь.
Вдруг глаза его остановились на чем-то неподвижно,
с изумлением, но потом опять приняли обыкновенное выражение. Две дамы
свернули с бульвара и вошли в магазин.
Она быстро обвила косу около руки,
свернула ее в кольцо, закрепила кое-как черной большой булавкой на голове и накинула на плечи платок. Мимоходом подняла
с полу назначенный для Марфеньки букет и положила на стол.
Между тем мы
своротили с реки на канал, перешли маленький мостик и очутились среди пестрой, движущейся толпы, среди говора, разнообразных криков, толчков, запахов, костюмов — словом, на базаре. Здесь представлялась мне полная картина китайского народонаселения без всяких прикрас, в натуре.
Прочтя
с любопытством, Алеша
свернул листок и передал его обратно госпоже Хохлаковой.
— Ах ты! Экой! Не сказал вчера… ну да все равно и сейчас уладим. Сделай ты мне милость великую, отец ты мой родной, заезжай в Чермашню. Ведь тебе
с Воловьей станции всего только влево
свернуть, всего двенадцать каких-нибудь версточек, и вот она, Чермашня.
Мимо меня бесшумно пролетела сова, испуганный заяц шарахнулся в кусты, и сова тотчас
свернула в его сторону. Я посидел немного на вершине и пошел назад. Через несколько минут я подходил к юрте. Из отверстия ее в крыше клубами вырывался дым
с искрами, из чего я заключил, что мои спутники устроились и варили ужин.
Удэгейцы шли впереди, а я следовал за ними. Пройдя немного по реке Лаохозен, они
свернули в сторону, затем поднялись на небольшой хребет и спустились
с него в соседний распадок. Тут охотники стали совещаться. Поговорив немного, они снова пошли вперед, но уже тихо, без разговоров.
Тихо
свернув с дороги на траву, потянулось мимо нашей телеги печальное шествие.
Филофей задергал вожжами, закричал тонким-тонким голосом: «Эх вы, махонькие!» — братья его подскочили
с обеих сторон, подстегнули под брюхо пристяжных — и тарантас тронулся,
свернул из ворот на улицу; кудластый хотел было махнуть к себе на двор, но Филофей образумил его несколькими ударами кнута — и вот мы уже выскочили из деревни и покатили по довольно ровной дороге, между сплошными кустами густого орешника.
Чем более мы углублялись в горы, тем порожистее становилась река. Тропа стала часто переходить
с одного берега на другой. Деревья, упавшие на землю, служили природными мостами. Это доказывало, что тропа была пешеходная. Помня слова таза, что надо придерживаться конной тропы, я удвоил внимание к югу. Не было сомнения, что мы ошиблись и пошли не по той дороге. Наша тропа, вероятно,
свернула в сторону, а эта, более торная, несомненно, вела к истокам Улахе.
От места нашей стоянки до Арму, по словам проводников, было 3 дня хода. Но можно сократить расстояние, если пересечь иманскую петлю напрямик горами. Тогда можно выйти прямо к местности Сянь-ши-хеза, находящейся ниже Арму по течению на 50 км. Ввиду недостатка продовольствия сокращение пути теперь было особенно важно. Удэгейцы обещали проводить нас до того места, где нужно было
свернуть с Имана.
Мы плыли по главному руслу и только в случае крайней нужды
сворачивали в сторону,
с тем чтобы при первой же возможности выйти на реку снова. Протоки эти, заросшие лозой и камышами, совершенно скрывали нашу лодку. Мы плыли тихо и нередко подходили к птицам ближе, чем на ружейный выстрел. Иногда мы задерживались нарочно и подолгу рассматривали их.
Один раз мы пробовали было
свернуть с тропы в сторону и через несколько шагов попали в такой бурелом, что еле-еле выбрались обратно.
Владимир Андреевич приближался к той станции,
с которой должен он был
своротить на Кистеневку.
Мы спустились в город и,
свернувши в узкий, кривой переулочек, остановились перед домом в два окна шириною и вышиною в четыре этажа. Второй этаж выступал на улицу больше первого, третий и четвертый еще больше второго; весь дом
с своей ветхой резьбой, двумя толстыми столбами внизу, острой черепичной кровлей и протянутым в виде клюва воротом на чердаке казался огромной, сгорбленной птицей.
Неосторожный, невоздержный на язык, он беспрестанно делал ошибки; увлекаемый первым впечатлением, которое у него было рыцарски благородно, он вдруг вспоминал свое положение и
сворачивал с полдороги.
Сунгуров, избрав удобную минуту,
свернул с дороги и исчез.
Экипаж
своротил с большой дороги и покатился мягким проселком по направлению к небольшому господскому дому, стоявшему в глубине двора, обнесенного тыном и обсаженного березками.
Свернули направо. Мчимся по Цветному бульвару, перегнали два трамвая. Бульвар еще свеж, деревья зеленые,
с золотыми бликами осени.
И действительно, пролетка
сворачивает на площадь, во двор Тверской части, останавливается у грязного двухэтажного здания, внизу которого находится пожарный сарай, а верхний этаж занят секретной тюрьмой
с камерами для политических и особо важных преступников.
…
С Тверской мы прошли через Иверские ворота и
свернули в глубокую арку старинного дома, где прежде помещалось губернское правление.
Антось торопливо
свернул с дороги и долго провожал видение восхищенным взглядом.
Он встретил нас в самый день приезда и, сняв меня, как перышко,
с козел, галантно помог матери выйти из коляски. При этом на меня пахнуло от этого огромного человека запахом перегара, и мать, которая уже знала его раньше, укоризненно покачала головой. Незнакомец стыдливо окосил глаза, и при этом я невольно заметил, что горбатый сизый нос его
свернут совершенно «набекрень», а глаза как-то уныло тусклы…
Они поехали сначала берегом вверх, а потом
свернули на тропу к косцам. Издали уже напахнуло ароматом свежескошенной травы. Косцы шли пробившеюся широкою линией, взмахивая косами враз. Получался замечательный эффект: косы блестели на солнце, и по всей линии точно вспыхивала синеватая молния, врезывавшаяся в зеленую живую стену высокой травы. Работа началась
с раннего утра, и несколько десятин уже были покрыты правильными рядами свежей кошенины.
Горохов мыс выдавался в Ключевую зеленым языком. Приятно было
свернуть с пыльной дороги и брести прямо по зеленой сочной траве, так и обдававшей застоявшимся тяжелым ароматом. Вышли на самый берег и сделали привал. Напротив, через реку, высились обсыпавшиеся красные отвесы крутого берега, под которым проходила старица, то есть главное русло реки.
—
Сворачивай с дороги, каналья!
— Ах, ты какой, право!.. Лучше бы
своротить с дороги. Неровен час… Ежели пьяный, так оно лучше не попадаться ему на глаза.
— Ты
сворачивай, порожнем на тройке едешь, а я
с возом на одной!